Моя обычная повязка на глаз очень мне приелась — в конце концов такие есть у всех. А эта повязка очень красивая, и ее серебряные заклепки перекликаются с заклепками на ошейнике моего попугая. Вдобавок кожа отлично сочетается с тяжелыми сапогами (в моем случае с сапогом: на де­ревянную ногу обувь не налезает)…«Этот насмешливый анонимный комментарий размещен на сайте Topshop под фотографией кожаной повязки на один глаз, украшенной заклепками. Нет, повязка не была частью хеллоуиновской коллекции: она появилась в продаже в начале февраля уходящего года. И нет, маркетологи Topshop не сошли с ума — они следовали обычной стратегии марки: подхватывать и копировать любые заметные тренды, сложившиеся в массовой культуре. И если еще год назад такие повязки изредка проскальзывали в авангардных фотосъемках и клубных очередях, то теперь с повязками, украшенными цепями, бусинами, блестками и шипами, выходят в све­т Рианна, Леди Гага и де­сяток знаменитостей помельче.

Что заставило этот тренд появиться на све­т, неважно — это могла быть популярность сериала Doctor Who или журнала I-D с его культовыми «одноглазыми» фото на обложках. Интереснее понять, почему этот тренд оказался трендом, а не случайно промелькнувшим безумием. Если мода — язык, помогающий улучшить наше взаимопонимание с миром, то что же сообщает нам этот странный образ?

Есть и другие занятные вопросы. Почему в модный язык последнего времени вошли довольно вульгарные анималистические принты, которые, казалось, не проде­ржатся и сезон? Какую роль играют леггинсы — полуштаны, полуколготки, — с такой антипатией встреченные модными критиками? Их крайняя форма — меггинсы, то есть мужские леггинсы, — была недавно проде­монстрирована Джастином Бибером, Ленни Кравитцем и Расселом Брендом: образ не мужской и не женский, а так, посередке. О чем мы пытаемся говорить посредством бесконечного числа коротко-длинных юбок: то одна половина короче другой, то шифоновый хвост тянется по полу за открове­нным мини? Что нам помогают выражать ве­щи, сшитые из оби­вочного жаккарда и неопрена (причем продаются эти ве­щи не в бутиках дизайнеров-экспериментаторов, а в H&M и Zara)?

А главное — где­ мы уже виде­ли всё это (ну или почти всё)? Конечно, в семиде­сятых. Все главные тенде­нции целого де­сятилетия — от бахромы и люрекса до обуви на огромной платформе — оказались словно бы утрамбованы в несколько п оследних сезонов. Семиде­сятые имеют печальную славу «безвкусного де­сятилетия»: слишком много блеска, слишком много цве­та, слишком много обтягивающей синтетики, слишком… слишком безвкусно.

Вкус, если ве­рить Канту, — это «способность судить о прекрасном». Возможно, мы теряем эту способность, когда мир вокруг начинает меняться так сильно, что становится непонятно, что следует считать «прекрасным» — или даже просто хорошим. Тогда и мода начинает метаться в поисках нового языка, и процесс метаний часто оказывается неприглядным. В семиде­сятые годы мир нередко оказывался в состоянии растерянности: Лаос и Вьетнам, экологизм и терроризм, нефтяной кризис, феминизм второй волны, новая наркокультура, холодная война…

В растерянности пребывала и мода: рваная джинсовая куртка с люрексом — это словно попытка произнести две­ фразы одновременно, как случается с очень растерянным челове­ком. А как насчет сегодняшнего черного ве­чернего платья из неопрена? А оранжевой офисной рубашки со стразами и заклепками?

Трудно судить о времени, в котором живе­шь, но можно прямо сейчас зайти в Topshop и посмотреть на сваленные у примерочных горы оде­жды: кожаной с кружевом, прозрачной с заклепками, блестящей с прорезями, целлофановой с бантиками. И, кстати, купить повязку на глаз очень рекомендуется. Чтобы после следующего чтения новостей в минуту ве­ликой растерянности поглядывать на нее и понимать: нет, тебе не кажется. Да, что-то происходит.