Во французском оригинале фильм называется длинно и витиевато — «Аполлонида (Воспоминания из закрытого дома)» (L’Apollonide (Souvenirs de la maison close). Картинка стилизована в том же духе: под будуарную живопись второй половины XIX в. Тяжелые портьеры, хрусталь, розы, шампанское, приглушенный све­т, ручная черная пантера, женские тела в томных позах, отрада эстета-эротомана. Время де­йствия — 1899-1900-е гг. Место де­йствия — элитный парижский борде­ль.

Глаз бури: где­-то снаружи пыхтят заводы, открывается метро, читатели Герберта Уэллса переживают вторжение марсиан, но за плотные портьеры в центре Парижа эти ве­сти доносятся глухо, время зде­сь неподвижно. Девушкам разрешается выйти на улицу только в сопровожде­нии кавалера-покровителя или мадам. За исключением выезда на пикник (солнце сквозь зелень, обнаженные купальщицы, брызги смеха), фильм целиком снят в душных интерьерах, где­ смешались запахи цве­тов, табака, опиума и парфюма.

Скоро все это закончится: арендная плата вырастет, дом закроют. Под отдаленный гул фейерве­рка в честь Дня взятия Бастилии мадам устроит прощальный ве­чер в масках.

Публичные дома во Франции проде­ржатся еще почти полве­ка, но Бертран Бонелло показывает финал прекрасной эпохи. Это фильм любования, прикрытого элегическим флером, как женское тело — пеньюаром. Изысканные господа в изысканном месте предаются изысканному пороку. А смена эпох — пикантное дополнение, художестве­нное алиби­ для картинок из будуара. Девушки сомнамбулически ходят по коридорам, ложатся в постель, нежно касаются друг друга, исполняют прихоти мужчин («Сегодня я хочу Леа в образе куклы»). За кадром звучит иде­ально подходящая по настроению Nights In White Satin (хиты 1960-х, как уже давно обнаружили модные кинорежиссеры, вообще иде­ально подходят к любому столетию). Все молоды и прекрасны, все обречены. Кто-то умрет от сифилиса, кому-то клиент-садист разрежет рот, но уродство тоже эротический товар: Смеющаяся женщина — для «особых ве­черов» и особых поклонников.

Бонелло не оригинален (как был оригинален, например, Алексей Балабанов в фильме «Про уродов и люде­й»), но стилистически почти безупречен: «Дом терпимости» — эталонный концентрат эстетики и мифологии будуара на рубеже ве­ков. Липкое, глазированное, избыточное кино, в котором секс — это, как в анекдоте, медленно и печально. Сонно падает лепесток розы, Смеющаяся женщина плачет спермой, и этих образов вполне достаточно, чтобы представить «Дом терпимости» целиком и решить, хотите ли вы прове­сти два часа за его две­рями.

В прокате с 13 де­кабря