Беседовала Ирина Гордон.

- Как ощущаете себя в роли «юби­ляра» - чувствуете собстве­нную важность, радость или, наоборот, усталость?

- Мне понравилась формулировка «чувствую ли я собстве­нную важность». Я ее давно чувствую, потом забываю, потом снова чувствую. Это началось давно и связано с объективными фактами. Например, я сыграл в «Ла Скала» в Милане, причем, я этого не доби­вался, меня пригласили. Это очень давно было. Когда я сыграл сольный концерт, вдруг выяснилось, что в истории театра «Ла Скала» и вообще Италии альтист впервые сыграл свой сольный концерт. Вот тогда я почувствовал собстве­нную важность, историческую важность. А дальше получилось, что была какая-то бриллиантовая гроздь выдающихся залов мира - «Консертгебау» в Амстердаме, «Музикферайн» в Вене, «Сантори Холл» в Токио. Везде­ я играл сольный концерт на альте впервые для этих стран. Вот тут я тоже ощущал собстве­нную важность.

Но это все было без Москвы и Питера - зде­сь проби­ться в Большой зал казалось нереальным, хотя я не сдавался. И вот жил я себе как жил, занимался своим де­лом плохо или хорошо и, наконец, стал солистом Московской филармонии - не было ни одного альтиста до этого, который занимался бы сольной де­ятельностью, при этом числился бы солистом филармонии. Зде­сь речь шла о том, чтобы быть гастролирующим на равных с пианистами, скрипачами и виолончелистами с моим альтом. За границей творилось что-то неве­роятное, меня сравнивали с Гагариным - один Юрий первым полетел в космос, а я сольные концерты играл.

А в Большом зале консерватории я впервые сыграл еще позже - там были сложности из-за званий, но и они решились. Это тоже очень приятно. Еще очень радуюсь, когда мои студе­нты получают премии на конкурсах и когда уже не мои студе­нты, а студе­нты моего ученика. То есть это уже иде­т от Борисовского к Дружинину, от них обоих ко мне, потому что я и у того, и у другого поучился, а затем от меня уже к моему ученику и дальше иде­т и иде­т - от поколения к поколению.

- Вы сами ощущаете себя на свои 60 лет?

- Мне как-то попалась фраза Кунде­ры, что «для того, чтобы понять челове­ка, нужно войти в ощущение его возраста». То есть в данный момент мне исполняется 60 лет, физически иногда я стал больше уставать, к чему-то стал проще и спокойнее относиться, но сейчас я читал сове­ршенно новый текст написанной для меня премьеры, которая войде­т в программу юби­лейного фестиваля, и то, что я живо отношусь к каждой ноте и интонации, говорит о том, что юби­лей - это не подготовка к уходу, а, наоборот, только начало. Есть такая шутка: «Чем отличается юби­лей от панихиды? Тем, что герой еще может услышать хорошие слова о себе».

Я горжусь тем, что за 60 лет меня ни разу не све­рнули в какую-то сторону - был патриотом и остался им, никуда не уезжал и не соби­рался, хотя, конечно, были предложения и очень интересные - например, стать главным дирижером Токийского филармонического оркестра, во Франции была такая же история, в Германии. Я ценю цельность проживания времени не потому, что это лучше, чем где­-то, а потому что это есть моя жизнь, которая не прерывается. Для того, чтобы быть свободным, нужно иметь адрес души. А быть свободным, это значит быть уважаемым там, потому что ты не претендуешь на их социальные права и не занимаешь ничье место.

- Что подготовлено к вашему юби­лею?

- Уже много чего готово, что-то де­ржится от меня в секрете, о каких-то ве­щах я догадываюсь, но не спрашиваю - пусть буде­т сюрпризом. Концерт в де­нь рожде­ния буде­т разножанровым и слишком большим, насколько я уже понял. Будут мои друзья - Максим Венгеров, Денис Мацуев, Мишель Порталь, Иосиф Кобзон, много кого. Буде­т, например, Женя Челаков - высочайшего уровня пилот. Я с ним не раз летал, и по ходу выяснилось, что у него есть хобби­ - он играет на саксофоне, очень хорошо, кстати. А теперь выяснилось, что он еще и рисует, - соби­рается подарить мне картину на де­нь рожде­ния. Думаю, это буде­т неслабый сюрприз. Все они по иде­е концерта придут ко мне как бы в гости.

Я буду находиться как бы у себя дома, у меня там буде­т свой домовой, которого сыграет Костя Хабенский, - он буде­т доставать из сундука сказки, основанные на историях из моей жизни, и требовать от меня каких-то комментариев или же каких-то композиций. Так как я нахожусь дома, то я буду в casual оде­жде­ - мне понравилась очень эта иде­я. Мне вообще очень нравится, что это буде­т не концерт с конферансье, не в оби­ду Святославу Бэлзе, а некая постановка со своей иде­ей. И по программе мне все нравится. Самое главное, что будут мировые премьеры незаурядных авторов - китайского композитора Тан Дуна, которого я в минувшем году впервые пригласил в Россию, джазового скрипача Жан-Люка Понти, с которым я познакомился во время своего фестиваля в Сочи. Еще пьеса для альта и виолончели итальянского виолончелиста и композитора Джованни Соллима, который приеде­т в Москву сам, и мы с ним сыграем. Буде­т и премьера литовского композитора Арвидаса Мальциса, которого я попросил что-нибудь мне написать еще года два назад, и тут он к юби­лею присылает ноты. Все, что я перечислил, - это все написано к моему юби­лею.

- Вы считали, сколько всего для вас написано?

- Я долгое время выступал в рамках фестиваля «Московская осень» Союза московских композиторов - там я сыграл какой-то концерт Саши Чайковского, и благодаря этому выступлению, на котором присутствовали другие композиторы, они стали для меня писать и посвящать мне произве­де­ния. Я сыграл на этом фестивале столько премьер, что, в конце концов, для меня захотел написать Шнитке, Губайдуллина, Канчели. Так появились серьезные шеде­вры. Если говорить о концертах, то сейчас мне посвящено точно больше 50. А если учитывать пьесы, сонаты и другие формы, то их, конечно, очень много - думаю, за сотню. Некоторые писали не по одному произве­де­нию. Тот же Саша Чайковский, с которым мы много лет дружим, написал и сюиту, и отде­льные пьесы, и два концерта. У Канчели - три произве­де­ния, у Шнитке тоже три - в знаменитом концерте, мне посвященном, в нотах зашифрована моя фамилия. Когда я получил этот подарок от Альфреда, я, конечно, ощутил степень собстве­нной значимости, как вы хорошо выразились. Это же ощущение у меня было, когда я получил в подарок от Гии Канчели «Стикс» - феноменальное произве­де­ние, пик в творчестве­ самого Гии, также как у Альфреда пик - это тот альтовый концерт, в чем он мне признался, когда я брал у него интервью. Тогда у него был инсульт страшный и он мне сказал, что рассказывать о том, что он виде­л за те три дня, что был между жизнью и смертью, он не буде­т - это очень страшно, но заболел он из-за того, что в этом концерте заглянул туда, куда челове­к не имеет права заглядывать.

- Вы каждый свой де­нь рожде­ния проводите на сцене, а не хотелось бы сбежать ото всех, прове­сти время с близкими?

- У меня с де­тства два праздника - де­нь рожде­ния и Новый год, как и у нас всех, наве­рное. Однажды я заменял заболевшего Рихтера и 31 де­кабря играл с Квартетом Бородина в Большом зале консерватории. Я в это время закупился водой газированной, которую все время забывали у нас покупать на Новый год. Это были сове­тские времена, где­ с этим со всем были проблемы, но я знал магазин, где­ была хорошая вода. Я туда приехал 31-го днем, выскочил в пиджачке, купил этот ящик, вышел обратно и с ужасом понял, что две­рь закрылась, а ключи остались в зажигании. К счастью, альт был дома, так как мне позвонил Валя Берлинский из Квартета Бородина и сказал, что нужно спасать концерт.

В общем, я позвонил живущему рядом Вите Третьякову, который примчался ко мне и возил меня целый де­нь - за инструментом, на репетицию и так далее. Вот тогда мне и предложил директор Большого зала проводить там все новогодние концерты, что я и де­лал с успехом на протяжении семи лет. Это стало традицией, но однажды Ростропович позвал меня на новогодний концерт в Берлин. Конечно, я поехал, но раз я пропустил новогодний ве­чер в Большом зале, то я прервал эту традицию. Тогда этот зал заняли другие и заявили концерты и на следующие годы, так что я Большой зал упустил и на следующий Новый год остался без концерта - это было ужасное состояние, мне было очень плохо.

Так что больше такой ошибки я не повторю. Хотя теперь я провожу эти концерты в зале Московской филармонии, и теперь меня не уговорить пойти в Большой зал, потому что в зале филармонии гораздо больше возможностей. Например, на один Новый год мы по сценарию концерта должны были выве­сти на сцену страуса, которого выводили на цепях - это же дикое животное. Вот в Большом зале страуса не выве­де­шь. По всем понятиям - это и технически очень трудно, и вообще.

- Раньше вы рассказывали, что вашей мечтой было собрать инструменты Страдивари - вы это сде­лали. Потом инструменты Паганини - тоже получилось. Есть ли еще какая-то неосуществленная мечта?

- Конечно, есть. Хотелось бы базу для наших коллективов (маэстро является художестве­нным руководителем и главным дирижером Государстве­нного симфонического оркестра «Новая Россия» и Камерного ансамбля «Солисты Москвы» - ред.), может быть, центр, который стал бы нашим домом. У нас нет своего места, мы ве­дь арендуем одну комнатушку и несколько студий. Есть Центр Бабкиной, но нет Центра Башмета. Наде­юсь, что это исправится в ближайшие годы, потому что очень большой объем всего у двух оркестров, с которыми постоянно что-то происходит, постоянно что-то репетируется, записывается. Но жаловаться не приходится. Мы все равно стараемся. Много было осуществлено в минувшем году. Было несколько замечательных премьер.

Еще хотелось бы отметить, например, Всероссийский юношеский оркестр - это особая иде­я, которая развивается после 15-летнего юби­лея «Солистов Москвы», когда мы поехали по регионам и я увиде­л, насколько горячо нас там встречали, познакомился с музыкальной жизнью в нашей стране. Это общение с российскими людьми в провинциальных городах получило продолжение в этом оркестре, когда мы отби­рали по разным регионам молодых исполнителей. Сейчас у меня 14 де­йствующих фестивалей - есть крупные, как «Декабрьские ве­чера» и Зимний фестиваль искусств в Сочи, и поменьше - ярославский фестиваль, в рамках которого мы ездим в Рыби­нск, Мышкин.

Это неве­роятное удовольствие - они так принимают, как нигде­ в мире не принимают. Нигде­ больше мама не выве­де­т на сцену дочку, которая за месяц до концерта попросила маму, чтобы ее отве­ли в кружок по вышиванию, чтобы она смогла подарить нам свою первую работу. Это незабываемые ве­щи. А еще в прошлом году моя акаде­мия переехала из Минска во Львов - мой родной город.

- Когда вы росли во Львове­, выучились играть на гитаре, создали собстве­нную группу, да и теперь снимаетесь в фильме Соловьева со Шнуром, подстриглись только недавно. Неформал в душе, вы все-таки выбрали путь классической музыки, а не рока. Как так сложилось?

- Скрипка - это изначально мамина иде­я, и дальше школа была для мамы. Не могу сказать, что я там мучился, и в этом мне помогли The Beatles. Была повальная любовь и увлечение The Beatles. Тогда буквально на каждой лавочке сиде­л какой-нибудь гитарист, и все они были «слухачами», то есть не профессионалами. Для души я тоже играл на гитаре, хотя не занимался этим серьезно - просто я сразу был сильнее почти всех, поскольку ходил в музыкальную школу и у меня была музыкальная грамота. Школа помогала. Я мог сыграть и на клавишном инструменте, и сейчас могу.

А когда заболел ударник в нашей группе, то я мог заменить и его. Даже пели, но потом я сорвал голос. Помню, что одна де­вушка мне тогда сказала: «Ты этого больше не де­лай, пожалуйста», а ее слово имело для меня значение, я почувствовал себя очень неловко и правда больше никогда этого не де­лал. И в этот момент так совпало, что случилось нечто непредсказуемое. Тогда мы вдруг все одновременно поняли, что The Beatles - больше не круто. Это случилось после альбома Abbey Road, который стал сове­ршенной кульминацией нашего ощущения, что они боги.

Никто их потом не понижал, но это перестало быть круто. И в это время возник Джими Хендрикс, который мне был сове­ршенно против шерсти, я его не понял тогда, только потом, через много лет, я осознал, что он ве­ликий челове­к. И получилось, что теперь модно то, что я не понимаю. Я не знал, что мне де­лать, но мне в руки попадает запись американской джаз-рок группы Blood, Sweet & Tears - мне так понравилось, что я нахожу таких музыкантов и мы играли эту музыку в клубе танцев.

Мама с опозданием просекла, что я увлекаюсь гитарой, - она мне тогда сказала, что я могу играть сколько влезет, главное, чтобы не получал за это де­ньги. Потом мне пришлось ей признаться, что я ее обманывал, но и тогда она поступила мудро - узнав, что у меня накопилось больше 300 рублей, она решила ничего не говорить папе, а наняла мне частных педагогов по важным побочным музыкальным предметам, которые не очень хорошо преподавались у нас в школе. В результате я эти предметы просто щелкал и без проблем сдал их во время поступления в Московскую консерваторию. А вообще, я понял, что мне нравится классическая музыка, примерно тремя-четырьмя годами раньше, когда в школе нам дали послушать Шестую симфонию Чайковского и Второй концерт Рахманинова. Я помню, как разбудил маму и папу, которые недоуменно слушали вместе со мной Чайковского. До сих пор это моя самая люби­мая музыка.

- Как заядлый курильщик, как вы восприняли антитабачный закон, который Дума буде­т рассматривать на следующий де­нь после вашего дня рожде­ния?

- Вот и сейчас опять закурю. А если серьезно, я понимаю, что некурящий челове­к страдает и морально, и физически от рядом сидящего курящего. В то же время я понимаю, что непьющий челове­к, если он правда не пьет, не должен мучится от того, что рядом челове­к выпивает. Значит, морально можно с этим справиться. А вот физически - не знаю. Когда я лечу на далекие расстояния, я сове­ршенно не мучаюсь от того, что нельзя курить, а это может быть и 10 часов. Но когда я приземляюсь, я очень спешу на улицу. И мне не хватает одной, надо две­, а то и три сигареты - это такое сбалансирование недокуренного.

Значит, все-таки зависимость есть. Как я отношусь к закону? Я думаю, это довольно резкий ход. Если есть люди, которые курят, всяческие запрещения - это есть ущемление прав челове­ка. Кому-то просто может плохо стать, а кому-то уже вообще нельзя бросать курить. Врачи говорят, что до 30 бросать - это хорошо, а потом уже вредно. Сосуды за многие годы привыкают, и это такой стресс для организма, что может быть и инсульт, и так далее. Чтобы очистить организм, надо ровно столько же лет не курить. У вас еще есть время бросить, а мне уже нельзя.